Вот я, кстати, что нашел в интернете про великаншу - Нерингу. Рассказ неизвестного мне, но талантливого автора!
Сергей Жуков
Игрушка для Неринги
Глава 1
Песня – то не о странах дальних, а о нашей матери – сырой земле. Повесть – то не о людях чужеземных, а о царевиче земли русской. Как он к красавице – девице, что ростом повыше ели и побольше иной горы, заморской, белолицей, да чернобровой литовской барышне Неринге сватался и стал ей люб и дорог. Не о стати и росте повесть эта, а о людях, что находят друг друга. Недаром парень – увалень, косая сажень в плечах, мордоворот и громила Наглис, что мог быть и чуть повыше самой Неринги и оттого имел основания питать, что называется, смутные надежды понравиться своенравной и гордой красавице, не нашел всё – таки признания и поощрения в её синих глазах, и она сказала ему твердое: «Нет!», а мне ласково – мягкое: «Да!»
Слава и молва о исполинской деве, что живёт – проживает у моря Балтийского, у самого устья Немана, рода – племени неведомого, происхождения смутного, но говорить и речь изволит языком литовским, по обычаю вырастившей её семейной четы, разнеслась далеко. Как и о другом месте, на самом севере, крае земли, где отважный Калев – сын наткнулся на обитель великанов и повстречался самой дочери великанов, как о том повествуется в славном эстонском эпосе «Калевипоэг».
Слышал и я о том, да и восхотелось мне самому хоть одним глазком взглянуть на деву, чьи золотые косы – много длиннее тридцати локтей, белое, румяное и пригожее лицо находится на высоте немереной над землей, лебединая шея в вороте сорочки – что твой крепкий и круглый ствол сосны, а обтянутая льном лифа высокая и пышная девичья грудь – простому человеку необъятна и двумя руками неохватима.
Росла Неринга не по дням и не по часам, и слухи о ней ходили, что теперь – войдя в годы и возраст невесты, она, к удивлению и опаске окружающих, всё продолжает неуклонно расти, хорошеть и крепнуть.
Раньше среди народа литовского не припомнить было великанов. Была – ли Неринга чудом, исключением из правил либо ребёнком иных кровей и происхождения, более значимого родства, пока оставалось тайной. Одно знал я – многие пытались добиться руки Неринги, и всем она до поры, до времени отказывала. Я также, как и многие до меня, возжелал поглядеть на неё, да и, может, добиться того, что не удалось остальным охотникам до её твердо сказанного: «Да!»
По морю бурному, сквозь волны и ветер, по водам бескрайним поплыл я на запад – к берегам литовским, к самому устью Немана. Не желали отец, да матушка, сестры родимые, да братья кровные отпускать меня. «Что тебе, брат наш, та краса чужеземная,» говаривали они. «Ты возьми, выбери себе под стать одного роста девушку. Либо боярскую дочь либо княжескую. Будет она тебе ткать и по дому хозяйничать. Детки появятся. Дом будет – что полная чаша. А у неё – Неринги, если и выберет она тебя – такого удалого и пригожего, будешь ты заместо воробушка в кармане юбки сидеть. На ладони её, как мышонок или – же даже муравьишка – коли молва о том, что всё растёт она – верна – посиживать. Будет её воля над твоей главенствовать. Под пятой у жены, пусть красавицы – каково это, а? А иначе – как заставить её слушаться? Такую большую жену и не пожуришь и не накажешь, за косы её длинные не потаскаешь, коли сделает она что не так!»
Но не послушался я братьев мудрых, не послушался матери и отца, не послушался и сестёр. С дружиной воинов верных сел я на корабль и поплыл с дарами к той, которую мнил уже невестой своей нареченной.
Буря пошла по Балтике, буря разыгралась на море – не на шутку, смешав небо с землей и подняв волны до самых небес. Не один наш корабль, быстрый «Сокол» попал во власть бури – видели мы мельком и другие суденышки – с мачтами, обрывками теперь уже парусов и реющими знаменами и флагами, что боролись, подобно нам, против воли волн и ветра.
Торговцы и купцы, паломники и ватаги людей лихих, собранные для набегов на земли соседей – эти и другой профессии люди, все они в конце концов оказались прибитыми к берегу литовскому. И, как водится, красавица Неринга их спасла всех от неминуемой иначе гибели, собрав в свой подол, подобно щепочкам, игрушечным корабликам и забаве детской. Мы не были тут исключением.
Так я и увидел впервые Нерингу. И остался глубоко поражен – язык мой будто онемел, а дар речи – исчез. Она оказалась ещё краше и ослепительнее, но и огромнее, чем о ней рассказывали. Молва не врала, да и местные жители потом подтвердили – дева эта продолжала расти не по дням, а по часам. Что, в свою очередь, означало, что избраннику её сердца предстоит судьба в конце концов истаять и исчезнуть в её руках, в самом нежном объятии и крепком охвате её лебединых рук, исчезнув и пропав на ковшике её ладоней, на фоне линий ладони её руки, словно точка.
Даже сам Наглис мог не бахвалиться много: со временем – а до того долго ждать боле не приходилось – он сам уже будет меньше и меньше пригожей Неринги. Ведь она уже с ним статью и ростом поравнялась. Но её – то продолжало к себе звать жаркое солнце и небо, а Наглис оставался всё тем – же.
Так – что – сначала Неринге по плечо, затем всего – лишь – до её локтя, а дальше пошло и поехало: он для неё будет тем – же недомерком и карликом, малышом и козявкой, что и все остальные. Может величиной и чуть – чуть побольше других крохотулек, но не намного. Так что взгляд девушки, особо не задерживаясь, скользнёт по нему и устремится дальше. А избранником её ему не быть – если уж он не совершил чего – то действительно значительного и замечательного по своей сути и подоплеке.
Сердце у Неринги, как известно, было доброе. И оно, конечно, в конце концов могло смягчиться и потеплеть при виде не вышедшего по её личному мнению ни ростом, ни особой - по сравнению с её – силой и статью парня Наглиса, так что она вполне могла и выйти за него замуж, всю оставшуюся жизнь опекая и оберегая своего маленького, карманного, как она со смехом, беззлобно поддразнивая его, станет Наглиса называть, великанчика, но… Но… Более мил и люб ей, её горячему сердцу и ретивому духу, был – бы другой человек.
Стану – ли я этим человеком, это ещё было под вопросом. Но вот то, что терять присутствие духа и голову повесить мне в такой ситуации и этом случае не стоит, было яснее ясного.
Запрокинув голову, как и все, я глядел ввысь на её огромное, прелестное лицо – бахрома шелковистых ресниц, брови вразлёт, завиток золотой пряди волос у изгиба щеки, лицо в форме сердца – более прекрасного зрелища мне до этого видеть не приходилось. Неринга была точно видение, сошедшее на нашу грешную землю. Подол её простирался вдаль, точно равнина, и край его ухватившись крепко держали её огромные – я даже представить себе не мог, насколько огромные пальцы, если перевести взор и затем сравнить их с кораблями, рыбацкими лодками и заморскими, диковинными парусниками, что, как попавшие в невод и сети рыбака мелкие морские ракушки, кусочки водорослей и некоторые плавающие жуки, разбросанные лежали там на боку либо килем вверх среди отдельных брызг и капель, небольших, сиюминутно образовавшихся водоёмов в складках её подола.
Я даже опасался думать и вообразить себе, какими мы все кажемся ей и смотримся в её огромных, внимательно глядевших на нас с небесной выси глазах.
Смешное, вызывающее жалость, сочувствие, желание опекать и покровительствовать зрелище, не так – ли? Но я не был готов с этим смириться.
- Добро пожаловать на наш берег, – в выси гулко пророкотал её голос. Я понял всё, так как взятый с собой, именно с этой целью толмач перевел нам всё, что она сказала, да и позже, поближе познакомившись с Нерингой, я мало – помалу и сам стал разбирать, о чем говорит она и окружающие нас здесь люди. А – разобрав, и сам понемногу, сначала медленно, потом всё бойче стал говорить на этом диковинном и до того незнакомом для нас наречье.
Неринга осторожно перенесла нас всех, со всеми кораблями, на сушу и там опустила наземь. Пока все вокруг возбужденно галдели и обсуждали случившееся, я повелел сотнику Илье заняться обустройством для нас, отдельно от людей прочих, неизвестных и незнакомых, походно – полевого лагеря, где мой шатер раскинулся недалече от пары почти новых и почти совсем не сношенных башмачков, здесь называемых нагинами, Неринги, что она носила полгода до этого и из которых уже сама давно как выросла – ибо эти великанские баретки – каждая с многовесельное судно, только ещё побольше, тяжелее и массивнее, обувка девушки ныне была ей явно мала и рядом с ней походила более на детскую.
С минуту постояв над нами и с улыбкой – я глаз не мог отвести от её ровных, белых зубов меж малиновых губ, покрывавшую её крепкую, белую шею смуглость загара и – особенно – от ямочки на её щеках - поглядев, как люди обустраиваются, великанша повернулась и пошла.
Тяжелое сотрясение почвы при каждом шаге Неринги отмеряло её продвижение. Подобрав подол юбки, она так и шла – по колено в воде, волны шумно плескались вокруг её белых ног, что массивными башнями вырастали из вспененной воды. Глубина там была порядочная, но, глядя на неё, чудилось, будто любая девушка, не только великанша Неринга, вот так, запросто может, расплескивая вокруг воду, вбежать и замереть там на миг по колено в воде.
Чем дальше в море заходила Неринга и – чем больше она удалялась от нас, тем её фигура казалась стройнее, изящнее и женственнее. На расстоянии в пять миль она смотрелась обыкновенной, правда весьма и весьма привлекательной барышней – с косами даже не по колено, а по самую щиколотку. Их длина, как я смог определить, росла и увеличивалась вместе с их хозяйкой – самой Нерингой. И теперь уже – вне всякого сомнения – намного превышала те скромные тридцать локтей. Куда там! Много больше, друзья мои! А вот сколько точно – это неведомо мне. Не даст ведь так, сходу независимо поднявшая кверху подбородок и вздернувшая вверх обсыпанный очаровательными веснушками курносый носик красавица – Неринга какому – то незнакомцу так просто взять и мерить её чудные косы! Хотя и могла – бы дать и разрешить. Чего – там, в самом деле!..
Разговор – же идёт не об этом, а о том, как я вздумал похитить сердце Неринги и – так или иначе – стать её суженным.
Глава 2
Вначале она, конечно, не принимала меня всерьёз и насмехалась над моей настойчивостью. – Что ты мне, сын княжеский, царевич Изяслав Вестиславович, потомок земли мне чужой и далёкой. Я – дочь гордой Литвы, мне мила и люба земля моя, моей матери и отца, моих пращуров. Мой язык – литовский. Наши обычаи и боги наши, верования и пределы края нашего – наших пращуров. Не пойду я с тобой, покидая землицу родимую, не стану твоей полонянкой и ладой твоей.
Мал ты против меня и ничтожен. Вот моя ладонь, и весь ты в ней помещаешься. Свожу, складываю пальцы вместе, и – нет сына княжеского, как – будто и не было. Будто и не приезжал ко мне из далей – дальних, не глядел мне в очи синие, что огнем лепестков василька горят, запрокинув свою бедную головушку. Будто и не подносил мне, моей матушке с батюшкой даров невиданных, ковры и полотна, меха соболей и куниц, и превыше того – камней ярких, драгоценных и янтаря желтого, искристого. Будто и не целовал мои пальцы, держась за них робко – робко, пока я отворачивалась гордо, вперив взгляд в небеса позади его спины.
Знамо, все люди на этом белом свете так – же малы и низкорослы, как ты, княжеский сын. Это я, как ошибка матушки – природы, как ещё одно напоминание людям о могуществе и силе Древних, что были до нас, уродилась такой огромной, что не найти мне себе пару во веки веков, если не научусь я смотреть ниже себе под ноги и не умерю свою неуемную, чрезмерную гордость и высокомерие, и не соглашусь на союз с достойным меня претендентом. Пусть он и будет всего с мой мизинец, а то и много меньше того. Ведь, если я не сделаю такого, не будет мне прощения перед лицом древних богов. И сила и мощь моя пропадёт втуне и сойдет со мной в небытие, когда придет мой срок. А не перейдет к моим детям от того, кого я буду любить и почитать всем сердцем, как бы мал и крохотен сей человек не был.
Хорошо, Изяслав, царев сын, – помолчав, сказала она. – Я внимательно рассмотрела тебя, хоть прямо ни разу и не взглянула тебе в глаза, но нам, женщинам, это не помеха в таких делах. Ты более, чем те, другие, приятен мне и подходишь к тому предназначению, чьего тщишься достичь и овладеть.
Пойди на Край Земли, где море кончается и мир истаивает в воздухе, а океан низвергается в бездну ночи. Где нет ни неба, ни земли, а только пустота. Там обитает страшный дракон о девяти голов. Стригаль его имя. Король он ветров и морей. Сидит он на краю скалы огромной, что нависла над самой этой бездной из водоворотов и крутящихся вод. Сидит крепко, уцепившись когтями в огромное серебряное кольцо, по ободку которого выгравировано некое неведомое слово.
Тот, кто убьет либо обманет этого дракона, затем похитит это кольцо и принесет мне, станет моим суженым. Когда овладеешь кольцом, узнаешь слово на кольце. Когда узнаешь слово на кольце, поймешь, что к чему и что следует дальше. И я буду твоей, мой маленький герой, – сказала Неринга, поцеловав меня и смахнув украдкой слезы с густых ресниц. – Но будь очень осторожен. Стригаль – опасен и хитер. Даже мне его не одолеть, будь мы оба на суше. А в море – он король и бог. Не хочу я отпускать тебя, но – без этого подвига тебе не получить моей руки и сердца, моего согласия. Корабли и люди гибнут из – за Стригаля. И не всех, далеко не всех я могу спасти, вынося на берег!..
Глава 3
Берег литовский давно уж как истаял вдали, позади нас и нашего парусника, что шел теперь полным курсом туда, куда путь нам указал перст светлоликой девы – исполинши. На запад, далеко на запад. А затем – на север и ещё раз на север.
После нашего разговора тогда девушка немного погодя ушла, но тем вечером я ещё видел её и даже подошел поближе.
В своих, более чем смелых мечтах я видел сцены, где руки прекраснейшей из прекрасных Неринги обвились вокруг моей шеи, а тело её льнуло к моему.
Ради любви к моей пригожей и чудо как миловидной Неринге я был готов ещё и не на такое. Но вот беда: её рост и мои размеры, а точнее – столь значительная и великая разница в её и моих параметрах не позволяла даже и подумать, не то что помечтать о таком чуде и великом удовольствии для нас двоих и для бедного сердечка Неринги. А точнее – её великого, доброго сердца, что повелевало ей делать так много добра людям.
Пока – же я видел перед собой только совершенные формы и пленительные изгибы, и завораживающие линии её тела, глядя на которое, я внезапно обнаружил, что в горле у меня пересохло, а сам я почти – что забыл о необходимости дышать.
На дворе стояло лето, было более чем тепло и приятно. Когда уже смеркалось, а затем и ночь укрыла всю землю своими черными покрывалами, Неринга, недолго думая, как почти все девки на её и моей родине в такую ясную пору, пошла спать на свежем воздухе, взяв с собой лишь пару одеял и подушку.
Девушки обычно так спят на сеновале. Но Неринга была чересчур велика для любого сеновала. Густой, ласково шелестящий листвой своих деревьев лес, находящийся неподалеку, стал ей чем – то вроде такого сеновала, а точнее – ласковой и уютной травы – муравы, на которую лечь во весь рост, мечтательно устремив свои прекрасные, синие очи на украшенное сияющими на нем искорками звезд небо. А после – смежив веки, тяжко вздохнуть и, подложив ладонь под щеку, унестись далеко прочь, в царствие снов и легких сновидений.
Парни частенько посещали девушек на сеновале. То – то было визгу и смеху, в шутку данных пощечин чересчур усердным ухажерам и беготня от них через всё поле. Нерингу потревожить во время её глубокого сна смог отважиться далеко не каждый. Точнее, я был таким первым смельчаком за всю её жизнь.
Дева даже не почувствовала моего карабканья на её белое, стянутое у ворота льняной ночной сорочки плечо. Помнится, когда она еще шла босиком сюда, легко сминая вековечные ели и сосны, точно тонкие и хрупкие травинки, те только – что щекотали её слегка, не причиняя иначе никакого вреда. Где ей было обеспокоиться присутствием подле себя такого крохотного человечка, как я. Даже комары и слепни ей нисколько не досаждали, будучи не в состоянии прокусить кожу прелестной девы. Я – же для Неринги был чем – то вроде такой – вот мелюзги и мелкой букашки.
Слегка освещенное падавшим на него сбоку, искоса серебристым светом круглой луны, огромное лицо Неринги казалось мне отстраненным, чуточку чужым и незнакомым, но более всего – прекрасным.
Очаровательная ямочка на щеке, мягкая припухлость алых губ моей Неринги – всё это запомнилось мне навеки – таким прекрасным и отстраненным казалось в тот миг её лицо.
Белевшая в полутьме крепкая башня её шеи вставала кверху передо мной в окружении спускавшихся золотыми кольцами по плечам и выпуклой груди девушки локонов её густых, роскошных волос. Я встал именно там – у основании её шеи, чувствуя витавший вокруг меня дурманящий, полный обещания и невыразимой нежности аромат её крепкого, сильного, но всё – же такого женственного тела.
Я не смог удержаться и целовал её – как обычно целуют девушек – прямо в основание шеи, где стоял и где располагалась ямочка, более для меня при размерах Неринги походящая на овраг. Девушки в таких случаях обычно откидывают голову назад, трепеща густыми ресницами, прерывисто вздыхают, даже прикусывают нижнюю губку в приливе страсти, и сердце их начинает стучать быстро – быстро и сильно – сильно.
Неринга – же даже не вздрогнула, не ощутив, по всей видимости, ничего из того, что я делал. Только в глубоком сне её губы шевельнулись в выси надо мной, прошептав одно слово, гулким шорохом ветра пронёсшееся над моей головой:
- Милый…
Я взглянул на неё и, внезапно решившись, схватился обеими руками за одну из прядей её волос, что вроде вороха корабельных канатов спускались ещё много ниже – затерявшись где – то в районе её колен и далее того.
И без того огромное – лицо Неринги приблизилось, загородив собой весь мир. «Господи, что я делаю,» подумалось мне. «Неужели она так люба мне?!»
Один, без дружины своих верных друзей, я ощутил себя на удивление одиноким и покинутым, едва – ли не голым. Но я тут – же внутренне собрался и полез вверх. Вдоль виска Неринги, к огромной раковине её ушка, куда проникнуть столь малому по сравнению с моей суженой и нареченной, созданию, как я, не составляло для меня никакого труда.
Глубже, глубже… Затем я встал и зашептал, повторяя одно и то – же:
- Слушай меня, слушай, слушай… Неринга, Неринга, слушай, слушай…
Голос мой её слух теперь улавливал без какого – либо затруднения.
- Ты его любишь, любишь, любишь… Ты пока сама себе не хочешь признаться, но любишь, любишь… Бравый, смелый и дерзкий сын князя далекой земли россов пришёлся тебе по душе. И ты его любишь, любишь…
Во сне бровь колоссальной красавицы досадливо изогнулась.
- Но он так мал, батюшки мои, он так мал… – с отчаянием сквозь сон прошептала она. – Как я его любить смогу и уважать? Как буду ему верной и хорошей женой? Я – ж в подоле его могу легко снести, как воробушка малого. На ладони он у меня сидеть может, стрекоча, точно кузнечик! Да, бел он лицом, строен и изящен, и мне любо думать, что – как жена княжеская, его единственная лада, смогу я с полным правом сомкнуть вокруг его стана свои белые пальцы, оторвав, как пушинку, от земли, и прижать со всей силой пылавшей во мне страсти к сердцу своему, груди своей! Вобрав в свои жаркие объятья! И покрыла – бы затем его всего, от головы до пят, пылкими поцелуями. Ибо не столь уж он мал для меня, как я сама велика для всех людей вокруг меня.
Распустив – же затем свою длинную, золотую косу, сбросив наряды свои, предстала – бы я перед ним в смущении, но и радости, как перед своим любимым и единственным, кому только верна я и буду всю мою дальнейшую жизнь.
Пусть он возьмёт меня и овладеет мною, как то повелевают столь похожие и у нас, и у него обычаи пращуров. Пусть кровь окрасит белоснежные льняные простыни, и я лишусь своей девственности, отданной ему с любовью и почитанием. Отныне ты мой, мой навсегда! И я твоя, только твоя!
Как – же я на самом деле желаю этого!
Глава 4
Так она спросонья тихо – тихо говорила и шептала. И то было далеко не всё, в чем Неринга таким образом мне призналась ненароком в ту ночь, распахнув передо мной свою душу и сердце.
- Мой молодой, пригожий княжеский сын, мой княжич, – продолжала девушка далее. – Я хочу быть твоей, ибо никого до этого более достойного, чем ты, я не встречала. Вот она – я, вся твоя. Но тебе придется построить там, у себя, для меня отменные хоромы, где я могла – бы жить и смотреть за всем твоим хозяйством. Ты – же сам видишь, как я велика ростом. В обычном тереме либо палатах княжеских я попросту не помещусь!
Да, она была права. И я задумался над этим. Но пока первым делом было добиться согласия прекрасной Неринги – а ведь похитить Нерингу я планировал с самого начала. Но теперь задача одолеть упомянутого красавицей дракона Стригаля казалось мне куда более важной, чем всё остальное. И я сдержал все свои порывы по отношению к Неринге, как бы пленительна, влекуща и желанна она не выглядела в моих глазах – особенно в этот, духовно сблизившись нас и давший понять друг друга миг.
Всего – лишь целомудренным, но не по - братски, а ещё более нежным и ласкающим самые кончики нервов и органов чувств, поцелуем мягкой, нежной и округлой щеки Неринги я ограничился – где у её виска изгибался завиток её густых волос цвета темного золота. При всей моей малости она даже чуть вздрогнула и пошевелилась, но не проснулась.
Потом – же сбежал на землю и поспешил к берегу, где нас ждал наш корабль.
Так мы отправились в далёкий и трудный путь, туда – где нас ждал Край Земли, и море и в самом деле кончалось, мир истаивал в воздухе, а океан низвергался в неизведанное – самую бездну ночи, что, казалось, не имела ни конца, ни начала. Огромное серебряное кольцо, более по причине своих невероятных размеров походящее на округлую, гладкую глыбу металла, выступающую из волн над самой бездной и держащуюся неизвестно на чем – вероятнее всего, своим основанием каким – то образом закрепившись на погруженные в пучину моря скалы, накрепко застряв между отдельными выступами этих самых скал.
Да, так оно и было. Как это выяснилось уже впоследствии. Это кольцо мы увидали ещё издалека – за пару миль оттуда. Дракона тоже – хотя на фоне кольца он выглядел самой настоящей мошкой – незначительный и совсем нестрашный, даром что с виду злющий – презлющий и сам – владыка всех этих вод и морей.
Даже и не спрашивайте меня, как нам пришлось, когда с оглушающим рёвом и скрежетом дракон поднялся в воздух и сверху ринулся на наше судно! Море закипело вокруг нас, и корабль наш понёсся сквозь ураган, как – бы несомый самым ветром и бурей.
Битву, подобную этой, я не припомню. Многие из моих лучших людей отдали свои жизни в этот день. Но всё проходит и кончается – в том числе и беды, горести и потери.
Изловчившись, я вогнал лезвие своего меча крылатой бестии в широко разинутую пасть. Клинок канул там, как в бездне, но дракон всё – же что – то почувствовал, поперхнулся и начал неудержимо кашлять, пытаясь освободиться от застрявшей в глотке пустяковины. Пламя и дым превратились в жалкие струйки и проблески искр, и ничего уже не мешало мне запрыгнуть чудищу на загривок со вторым мечом в руке и вогнать клинок в глаз одной из голов дракона Стригаля.
Боже, как страшно заревел этот монстр и как сильно замолотил хвостом, лишившись одного из глаз! Море вскипело вторично, и вокруг забушевали волны. Корабль наш уже хрустнул было в челюстях чудовища, но я не терял даром времени и мои воины – также.
По моему сигналу и заранее обговоренному плану, следуя в точности за тем, что делаю я, эта ватага отчаянных храбрецов и презревших страх смерти героев ринулась по покрытой чешуей спине дракона, избрав себе по одной голове Стригаля.
Срубить головы такому огромному существу для нас было – бы делом немыслимым, но мы этого даже не пытались сделать. Дракон лишился глаз – всех до единого, и корабль наш – со следами его страшных клыков на бортах – выскользнул у него из пасти, закачавшись на волнах неподалеку.
Рядом мелькнул Край Земли – тот самый, о котором в разговоре со мной упоминала красавица Неринга. Смелая мысль мелькнула у меня, неясный план оформился в моей голове, и я кивком указал своим людям, что нам надлежит делать.
Они поняли меня спустя мгновение, и радость отразилась в их суровых, обветренных лицах. Радость понимания и гордость за своего вождя и предводителя.
Воды океана и всех морей и в самом деле здесь низвергались с края мира в чудовищную глубину, где был только мрак и ничего более. Мы сумели заманить и завлечь туда Стригаля, и, когда ослепший дракон в ярости прыгнул на подманивающие его голоса врагов, он упал туда, канув навечно там, откуда нет возврата.
Потому что то была не просто бездна, а, как следует из поверий и легенд, вход в сам мир мертвых. Подземное царство – куда уходят все усопшие. Дракона Стригаля больше не было в живых.
Мы – же успели вовремя спрыгнуть, нырнув в соленые волны океана. И добрались до своего потрепанного, но вполне ещё используемого корабля.
Серебряное кольцо – больше которого мир ещё не видывал, приблизилось, и я ясно увидел выгравированную на его внутреннем ободке надпись: «Моя краса – в твоих руках. Сумеешь взять – сумей и удержать. Мой будешь ты господин, о князь, но и я буду твоя навеки.»
Слишком всё это походило на мистификацию и чересчур смахивало на незавуалированный намек про разгоравшуюся между мной и девушкой Нерингой любовь и подлинную симпатию друг к другу. Но может, просто, то был знак свыше нам двоим, что всё предопределено и ничто в этом мире не случайно. И мы с Нерингой с самого начала были предназначены друг другу в спутники жизни.
Как – бы там не было, кольцо это сразу уменьшилось, стоило мне его коснуться. Теперь оно было не больше тех, что девушки одевают себе на палец, и ничуть не походило на ту громаду гладко отполированного металла, встретившую нас здесь.
Я подержал это кольцо на ладони и спрятал в укромном месте. Что – то подсказывало мне, что по возвращению я вручу его Неринге, как своей невесте, и именно ради этого всё тут и затевалось.
Глава 5
Торжественно, при скоплении народа на берегу, прибыл наш корабль назад в родные края девушки Неринги. Сама красавицы выбежала нам навстречу, обряженная, как невеста, встречающая любимого, что долго был в отъезде и наконец вернулся.
Лицо её сияло, синие глаза мерцали, как звезды. Я поймал себя на мысли, что не могу отвести взгляд от заметно выдающейся вперед выпуклости её лифа, как и тугого очертания бедра Неринги, обрисованного её вышитой, праздничной, покрытой узорами разных цветов юбки.
Теперь она действительно была моя и принадлежала только мне. Эта молодая великанша, при взгляде на которую шапка падает с головы. Все другие претенденты на её руку и сердце безнадёжно опоздали.
Я представил её в наших краях и поневоле усмехнулся. Да, там Неринга легко затмила – бы всех невест. И так оно и будет, поскольку она мне была по – прежнему так – же мила и для меня желанна, как прежде. И ничего в этом отношении между нею и мной не изменилось, разве что стало ещё лучше и прекраснее.
Кольцо Стригаля, врученное мною ей, тут – же выросло до размеров, вполне подходящих для пальца Неринги. И на её пальце оно после и блеснуло, оставшись там с этого дня навсегда. А кольцо то было непростое.
Вся власть и сила дракона Стригаля над морями и волнами, ветром и бурями вместе с ним перешла теперь в руки моей невесты.
Она как – будто с этим стала ещё больше и сильнее, фигура её выросла до небес и касалось уже самых звезд. Теперь самые страшные ураганы и штормы были ей нипочем. Моря она могла пройти, яко посуху, не замочив своих одежд. Так как тогда все эти глубины доставали ей только до щиколоток – и даже в обувь вода не попадала. Просто чудесно, иначе не скажешь!
Свадьбу мы сыграли отменную. Было и где гостям погулять, и у стола, полного всевозможных – в том числе и заморских – яств, посидеть. Я увез Нерингу в свои края, как и планировал раньше. И от неё в роду у нас пошли великаны и богатыри – причем, и девки, дочери наши, отличались необыкновенным ростом и силой, не говоря уже о красоте и стати, заставляющими вспоминать их мать – Нерингу.
Мой край стал её второй родиной, и там она чувствовала себя, как дома. Но и отчий свой дом Неринга не забывала, частенько забегая на часок – другой к отцу с матерью. Для неё это был пустяк – так само, пешком, не замочив и края юбок, она могла перейти море, словно мелкую лужу.
А наша первая ночь – спрашивайте, о чем угодно, только не о ней. Я показал себя с лучшей стороны, не ударив лицом в грязь, и моя Неринга словно – бы летала, пребывая в полном блаженстве от происходящего. Но сам я в ту ночь чувствовал себя потерявшимся на всех этих склонах и долинах, возвышенностях и обрывах прекрасного тела моей любимой. После я приноровился и как – то привык, но в ту пору, когда ладонь Неринги с нешуточной силой прижимала меня к сосредоточию всей её чувственности и женской сущности, я менее всего мыслил обо всем этом в таких категориях. Время после сгладило всё, и мы приноровились друг к другу и узнали друг друга так, что лучше и больше узнать было невозможно. Но всегда для меня осталась незабываемой та минута, когда я впервые увидел её – эту прекрасную, золотокосую девушку, высящуюся над окрестностями, подобно живой горе. И – потом – когда, вот так – она склонилась надо мной, осторожно и нежно, боясь причинить мне зло и вред своей чрезмерной пылкостью, и я сначала видел нависший надо мной горный хребет её пышной груди, а после взглянул в её синие глаза и почувствовал вкус её губ на своих. И мысли мои поспешно бежали куда – то, а окружающая нас обстановка подернулась дымкой. И мне было хорошо, и ей было неплохо. Вот так мы с ней и проводили свои дни, коротая досуг, пока зима не сменила осень и на смену весне не приходило лето. Раз за разом, всё лучше и лучше чувствуя себя в обществе и компании друг друга.
И были у нас дети. Много детей, как бы удивительно это не казалось, принимая во внимание рост и размеры самой Неринги и то, каким выглядел подле нее я. Все дочери её унаследовали от Неринги её необыкновенный рост и силу – как о том говорилось чуть раньше. А сыновья – они впоследствии стали богатырями и героями, но этим и ограничилось их отличие от других сыновей князей. Наверное полностью способности и качества, присущие Неринге, действительно передавались только через женскую линию. А то, что доставалось мужской половине – ну, что ж, и этого было достаточно, чтобы быть доблестным в сражении, радушным за пиршественным столом, снисходительным к слабым, суровым к испорченным и плохим людям.
От Неринги на Руси и в окрестных странах пошла своя порода великанов. Нет, да нет где – нибудь она вдруг проявляла себя, и в семье рождалось дитя – обычно женского пола, что потом, подрастая, обгоняло в высоту самые старые и могучие деревья, ели и дубы. А статью, красотой и силой ну – точь в точь походило на мою супругу. Но загадки эти разгадать мне было не по силам, да я и не старался чрезмерно утруждать себя такими вещами. Достаточно было того, что вот – она единственная и неповторимая такая, Неринга была моей женой. Я её безумно любил и почитал. И она была мне верной женой и ответно одаряла меня теми чувствами, что я только мог ждать от лучшей из жен, для которой я не был ни пустяк, ни пигмей или козявка. А самый настоящий человек, во всем, кроме размеров, похожий на неё. Отдать свое большое, сильное сердце она могла только одному и позднее своего решения уже не меняла. Я поспел первым, пока равный ей по росту, но не по духу и стремлениям Наглис был с досадой и отвращением ею отвергнут и забыт.
Теперь она была также и княжеской женой. Нерингой Суздальской и Тверской. И еще какой – захоти. Но всё это – мелочи и детали, углубляться в которые нет ни малейшей необходимости и нужды. Всё, что я могу напоследок вам сказать, это то, что в нашем доме – полной чаше – вы будете приняты как самые дорогие гости. Если прибудете, как друзья, а не враги. У ковша со сладким квасом и полного, накрытого по – праздничному стола со мной и Нерингой посидеть, на неё и моих, трех пока дочерей поглядеть.
Жену свою я никому не отдам, а вот дочери – как раз поспели, девушки уже на выданье, в самый раз. Ростом, статью и красотой – все – в мать. Но, впрочем, это вам думать и решать, стоит ли жениться на таких громадинах.
Я вот – женился и не пожалел об этом. Но каждый выбирает свою судьбу сам. И для каждого она – другая. Стоит постараться, чтобы она была самой лучшей, какую только можно представить и себе вообразить!..
21.10.2010. – 10.09.2011.
__________________________Конец________________________________________
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
